СССР и что с этим связано. История тех лет

[Garon]

[Дагот]

https://youtu.be/EUaJ3G91YMM

[Garon]

[OlegRO]

когда немножко разрешили петь по-западному :Koshechka_08:

 

https://www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=YLC_kuGYpyQ

[templar]

немного об одессе при совке

источник

Только на территории Одессы активисты «Мемориала» и других организаций обнаружили 17 мест массовых захоронений жертв сталинских репрессий. Самая крупная находка была сделана в 2007 году. На шестом километре Овидиопольского шоссе, возле торгового центра «Метро», из братской могилы извлекли останки 1086 человек. Большинство были убиты пистолетными выстрелами в затылок. О том, что это жертвы именно сталинских репрессий, свидетельствует многое: и характер убийства, и орудия – в основном это револьверы системы Нагана, хотя находят и патроны от малокалиберного оружия.

Но куда больше, чем найденные безымянные могилы, говорят документы.

Полезная для потомков особенность советского тоталитарного режима – его тотальная забюрократизированность. Каждый чих партийные функционеры, чиновники и спецслужбисты подкрепляли бумажками. И большинство этих бумажек сохранилось в архивах. Которые – слава декоммунизации! – открыты сегодня для всех желающих. Было бы желание. Что важно, доступен весь массив документов, от решений первого и вторых лиц государства до всяких справок, описей и записок от рядовых исполнителей. Массив этот настолько огромен и разнообразен, что говорить о какой-либо фальсификации исторических источников могут лишь самые неадекватные сторонники теории заговора.

Масштабы войны, которую режим вел против народа, ужасают. Вот, скажем, Акт, составленный 9-10 августа 1937 года, в 24:00, комендантом одесского облуправления НКВД лейтенантом госбезопасности Лелеткиным и ответственными дежурными по управлению тов. Волошиным и Лупаном (дежурных двое, потому что документ писали на изломе суток). Согласно ему, в тот день лейтенант ГБ Лелеткин умертвил 100 человек, которых постановили предать высшей мере на первом заседании одесской областной тройки в рамках так называемой «операции по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников».

Операция эта была начата по приказу народного комиссара внутренних дел Ежова №00447 от 30 июля 1937 года. Сталин тогда приступил к методичному уничтожению всех явных, скрытых и потенциальных врагов своей империи. И так получилось, что под определение «враг» попал значительный процент населения страны. А поскольку четких критериев не было, в зоне риска оказались все, от рядовых колхозников до ближайших соратников вождя.

Выполняя решения областной тройки и всесоюзной двойки (по самым важным делам «шпионов» и «диверсантов» к смертной казни приговаривала особая внесудебная комиссия, состоявшая из наркома и прокурора СССР), Лев Лелеткин, который был главным палачом одесского управления весь 1937 год, «работал» не покладая рук. По-стахановски. Массовые убийства совершались раз в два-три дня. Иногда казнили «всего» 10-15 человек, иногда чуть больше, а иногда, как, скажем, 15 декабря 1937 года – сразу 94. Рекорд, впрочем, поставил не Лелеткин, а его преемник на посту коменданта УНКВД Иванов, который однажды расстрелял за сутки 140 (!) человек.

И еще для понимания масштабов: в период с 21 сентября по 2 ноября 1938 года одесской тройкой НКВД было осуждено 2094 человека. Подавляющее большинство – почти 2 тысячи человек – приговорили к высшей мере наказания. И тут же казнили.

В основном это были самые обычные люди: колхозники, рабочие, инженеры, учителя, — которых власть посчитала опасными для себя. Первыми попали в жернова репрессивной машины те, кто так или иначе проявил нелояльность к режиму еще в годы революции и гражданской войны: члены дореволюционных партий, солдаты белых и украинских армий, участники крестьянских восстаний. И неважно, что большинство из них уже подвергались наказаниям или были амнистированы. Бывший эсер? Пожалуйте в застенок!

Во вторую очередь шли раскулаченные, вернувшиеся в родные места. Их тоже считали неблагонадежными и либо стирали в лагерную пыль, либо сразу ликвидировали. Ну а потом система пошла вразнос и начала мочить всех, включая собственных адептов. Включая палачей.

В 1937-1938-м годах три раза был уничтожен в полном смысле этого слова одесский обком ВКП(б). Шлепнули трех первых секретарей – Евгения Вегера, Дмитрия Евтушенко, Николая Кондакова, их заместителей, большинство секретарей горкомов и райкомов, а кое-где даже уборщиц. Из пяти руководителей областного управления НКВД этого периода – Александра Розанова-Розенбардта, Григория Гришина-Клювганта, Николая Федорова, Дмитрия Гречухина, Павла Киселева, Сергея Гапонова, — сумел выжить только последний. Родившегося в Енакиево сталинского выдвиженца 1920-х Гапонова арестовали в январе 1941 года в Таганроге, потом с началом войны эвакуировали в Сибирь, где в год спустя освободили и зачислили в Красную армию интендантом. Кровавый убийца, на совести которого сотни смертей, он благополучно пережил войну, работал в «Киевгорсвете» на ответственных должностях и умер в брежневское время уважаемым человеком. Никто никогда не пытался ему отомстить, и, наверное, он хорошо спал. Без снов…

В предвоенные годы у одессита было куда больше шансов попасть в подвалы здания УНКВД на Маразлиевской (Энгельса), чем стать участником ДТП. Арестовывали, а потом убивали за анекдоты, за критические высказывания на партийных и профсоюзных собраниях, за ошибки на производстве, которые называли «вредительством» и «саботажем». Протоколы заседаний одесской тройки изобилуют историями людей, которых отправили на тот свет из-за подохших кур, пораженной какой-то болезнью пшеницы, неправильно покрашенных заборов и сломавшихся автомобилей. Одного профессора Водного арестовали за то, что он слишком строго относился к студентам «рабоче-крестьянского происхождения» и отказывался ставить им зачеты за просто так. Обвинили во вредительском создании помех для будущих инженерных кадров.

Лощеную одесскую интеллигенцию втоптали в грязь яловым сапожищем. Опустели театры и музеи, притихли вузовские аудитории и редакции газет. Интеллигенция трепыхалась, извивалась и тщетно пыталась избежать неизбежного. Стучали друг на друга все. «Большевистское знамя», будущий «Юг», засыпала чекистов доносами и публиковала разгромные статьи на партийцев, после которых тех арестовывали. Но и это не помогло. Редакцию зачистили так, что она была вынуждена брать в редакторы полуграмотных рабочих. А потом и тех пустили в расход…

Еще в 1937-м активно геноцидили национальные меньшинства. Мы напишем об этом отдельно, но, чтобы вы понимали, 80 лет назад быть немцем, болгарином или поляком в нашем прекрасном «многононациональном» городе было не просто опасно, а смертельно опасно. Расстрельные списки полны Шульцев и Шумахеров, Сикорских и Ковальских… Украинцам было полегче, но и они рисковали в один прекрасный день оказаться «агентами Коновальца» со всеми вытекающими. Скажем, в конце 1937-го чекисты «обнаружили» в университете (нынешний ОНУ имени Мечникова), педагогическом и медицинском институтах некую «Военно-националистическую организацию Одессу», которую якобы создали украинские националисты совместно с сионистами и эсеровским подпольем. Для раскрутки дела использовали доносы обиженных преподавателями студентов. Всего было арестовано 40 человек, в основном украинцев и евреев (хотя были и греки с белорусами). Большую часть расстреляли…

Одних немцев в УССР репрессировали больше 25 тысяч. Причем, что характерно, процент расстрелянных у них был выше, чем в других национальных группах: по данным «Одесского мемориала», пулю в затылок получил каждый второй из арестованных немцев (остальных направили в лагеря и на спецпоселение, где многие погибли от голода и болезней). У русских, евреев, поляков и украинцев этот показатель составлял 28-33%.

Где именно чекисты творили свое кровавое дело, точной информации нет. В архивных документах места расстрелов не фигурируют, и все, чем располагают исследователи, — это обнаруженные братские могилы убиенных и косвенные свидетельства. Судя по всему, в двадцатых расстрелы происходили в подвале здания управления НКВД на Энгельса (Маразлиевской), 40 – том самом, которое осенью 1941-го года взорвал отряд Молодцова-Бадаева, дав оккупантам повод для очередной серии массовых убийств.

В тридцатых казни начали совершать в подвалах Тюремного замка на Водопроводной, где сейчас СИЗО. Тела зарывали на 135-м участке Второго христианского кладбища. Благо, везти далеко не надо: перенес через дорогу, и вот он, погост. В 1990-х на этом участке нашли братскую могилу с останками 170 человек.

В разгар террора закапывать убитых на гражданском кладбище, куда имели доступ обычные люди, посчитали, видимо, политически нецелесообразным. Да и темпы палачи взяли такие, что никакого кладбища не хватило бы. Тогда для «спецзахоронений» выделили территорию за городом. Именно ее, судя по всему, и нашли десять лет назад на шестом километре Овидиопольской дороги. В начале тридцатых там была свалка. Участок расчистили, поставили вокруг забор с колючей проволокой, организовали охрану. Казнили наверняка там же. Днем рыли котлован, ночью привозили в крытых грузовиках обреченных, быстро стреляли и до утра закапывали.

...

Материалы уголовных дел, возбужденных в отношении ежовских чекистов, дают нам представление о методах, которые использовали обитатели дома №40 по Энгельса в те страшные годы. Вот некоторые из свидетельств.

«Допросы проводились мне следователем облуправления НКВД Берензоном Это наглая фашистская пытка, сопровождавшаяся сплошными физическими издевательствами, как-то: беспрерывная классическая матерщина, постоянное бесчисленное плевание в лицо, бесчисленное кричание в уши через бумажную трубку, оттаптывание каблуками пальцев на ногах, содержание в камере тюрьмы площадью 8 квадратных метров 21-24 человек, бесчисленное количество отправок на допрос в кабинке автомашины по 2 человека, насильно туда всаженных, хотя размер этой кабины является минимальным для одного человека. О питании и говорить нечего».

«Абрамович (Ефим Абрамович, еще один следователь, — Ред.) с каждым разом становился все наглее. Избиения и систематические издевательства все больше выбивали у меня человеческое достоинство. В момент, когда приходило сознание, хотелось кричать, звать кого-то на помощь, но сознание, что вокруг тебя такая кошмарная обстановка, никто тебя не услышит, доводило до истерики».

«Стоило мне прийти в себя, как я обычно тут же заявлял, что все это ложь. Кому это нужно? Кордун (следователь, — Ред.) отвечал: «Нам нужно, а тебе безразлично». Он составил целую схему вопросов с перечислением людей – участников несуществующей контрреволюционной организации. Стоило мне обмолвиться, что это чушь от начала до конца, продолжались пытки. Меня сажали на острый угол стула. Руки в определенном положении, ноги согнуты. В течение 10-12 часов сидеть… Я не выдерживал и падал на пол. Кордун подбегал и ногами бил в грудь, обливал водой из графина».

«Он подошел ко мне и начал плевать в лицо, бил по лицу чем попало. Заявил при этом: «Я хочу познакомиться с вами поближе своими руками».

«Он бил меня по животу каждые полчаса в течение 12 часов».

«Чтобы добиться своей цели, то есть подтверждения выдвинутого обвинения, он применил пытки и издевательства. Он сажал меня на кончик стула, и когда опущенные руки и сведенные ноги замлевали, начинал бить по голове, груди, шейным позвонкам, кричать в уши, плевать в глаза, рот».

«13 января Сенкевича (бывший начальник облфинотдела) вызвали из карцера на допрос в кабинет к Абрамовичу. Там были, кроме последнего, Гапонов, Берензон, Буркин, Вайнер. Гапонов за отказ Сенкевича от своих показаний избил его до крови. Когда он явился к нам в камеру, я собственными глазами видел огромные синяки под глазами, опухшие щеки, на пиджаке следы крови и новый надушенный платочек, данный Сенкевичу Абрамовичем взамен его окровавленного».

Сам Сенкевич, которому тоже посчастливилось выйти из тюрьмы, рассказывал следователю в 1940-м следующее: «Приблизительно до мая месяца 1939 (наркомом уже был Берия, — Ред.) в стенах областного управления стоял сплошной вопль, беспросветная, грязная ругань. Во взаимоотношениях и разговорах самих этих «работников» между собой господствовал какой-то противный, грязный жаргон, сопровождающийся матом. Словом «блядь» была отравлена вся атмосфера».

«Желая показать мне, как нужно вести следствие и как нужно добиваться признания арестованного в совершении контрреволюционных преступлений, Тягин (Николая Тягин — начальник отделения 2-го отдела управления госбезопасности одесского УНКВД, контрразведки, — Ред.) в моем присутствии стал допрашивать Чернявского (партийный деятель, расстрелян 13 ноября 1939 года). Усадил копчиком на угол табуретки, заставил вытянуть ноги, а потом сперва сел, а потом встал ему на колени», — это свидетельство одного из сотрудников управления Сальникова.

«Применялись, — продолжает этот чекист, — такие меры воздействия: длительное стояние на месте, избиение арестованных кулаком, палками, а Тягин применял даже кастет, битье пальцем в одно место груди в течение нескольких часов, отчего у арестованного распухала грудь, посадка арестованного на колышек, вставленный в сиденье мягкого стула, крик через рупор в ухо.

Психические меры воздействия применялись такие: уговор арестованного дать показания на себя и других, обещая за это более мягкую меру наказания, а за отказ дать показания – расстрел; угрозы ареста его семьи и т.д. Тот следователь, который не применял этих методов следствия, считался плохим работником, и его обвиняли в нежелании бороться с врагами.

Начальник 4-го отдела УГБ НКВД Одесской области Калюжный (Николай, — Ред.), который имел кабинет через 12-15 кабинетов от моего, однажды позвонил мне по телефону и заявил: «Я не слышу, как вы допрашиваете арестованного». Я тогда допрашивал арестованного вполне нормально.

Остальные следователи допрашивали арестованных так, что это было слышно не только в кабинете Калюжного, но и за квартал от здания НКВД на Энгельса.

Были случаи, когда от таких допросов арестованные выбрасывались со второго и третьего этажа через окна и разбивались».

...

В следующей части мы подробнее расскажем об одесских «стахановцах смерти», которые избежали бериевской чистки, прошли войну и умерли своей смертью, окруженные заботой и уважением детей и внуков. Сегодня их портреты поднимают на акциях «Бессмертного полка», причем зачастую участники даже не в курсе настоящих заслуг дедов. А знать надо.

[Garon]

[Garon]

http://www.lonckoho.lviv.ua/arhiv/masovi-rozstrily-1941

https://youtu.be/MBOaHtq1rqc

[OHIXA]

ужоснах, а потом еще и возмущались, что воевали против красной армии

[extremal]

Если сегодня в Украину зайдут амеры и будут мочить русню вместе с нашими, разве кто то будет против этого? Вот и Шухевич из Галичина был не против.

[inimak]

Если сегодня в Украину зайдут амеры и будут мочить русню вместе с нашими, разве кто то будет против этого? Вот и Шухевич из Галичина был не против.

А почему кто-то должен быть против союзников в войне?